Цыферов что у нас во дворе полностью. Цыферов Г

А У НАС ВО ДВОРЕ...

Сейчас мне кажется, что это всё произошло только вчера. Бесконечно длинная череда дней словно спрессовалась в одни сутки. Спрессовалась в моей памяти, разумеется.

Вообще, странная штука - память человеческая. По каким законам одни впечатления она бережно укладывает на самые доступные и почётные полки, а другие отправляет в бездонное подвальное хранилище? Этого не знает никто. Иногда память подводит, иногда обманывает или жестоко шутит. Случается, ставит перед фактами, которые очень хочется забыть, ну просто очень. Лучше бы одни приятные, ласковые воспоминания сохранялись. Нет, память, с одной стороны, скрупулёзна, подбирает всё до мельчайших крох: изображение, звук, цвет, запах, ощущение, чувство. С другой стороны - она взбалмошна. Взбрендит ей в разгар у тебя хорошего настроения нечто постыдное из запасников на божий свет выволочь, и меркнет радость, опускаются руки. Наоборот тоже иногда происходит. Шалит память, развлекается. Что провоцирует её на шалости? Поди, разберись.

Вчера ближе к вечеру в палату зашла медсестра Люба, которую я терпеть не могу, и сказала заветную фразу:

Готовься к выписке, Антонина. Послезавтра домой.

Любу я невзлюбила ещё до операции. По одному голосу. Мне не разглядеть было отчётливо, старая она или молодая, худая или толстая, милая или уродливая. Никакая, может? Голос у неё без характерных возрастных интонаций. Зато еле уловимая скрипучесть слышится, вечное недовольство всем подряд.

Я терпеть не могу собственное имя. Угораздило родителей назвать меня столь неуклюже, доисторически. Медсестра Люба ухитряется произносить его так, словно я престарелая недалёкая тётка из глухой провинции. Да ещё по-хамски на "ты". Убила бы, честное слово. Особенно, если учесть, каким голосочком она с моим мужем разговаривает.

Однако сегодня, после всех необходимых процедур, я смогла наконец рассмотреть её. И успокоилась. Человек недоволен миром, поскольку подсознательно крайне недоволен собой. Жалеть Любу надо. Правда, сама она никого не жалеет. Несколько раз приходилось слышать её отзывы о больных, когда она неподалёку беседовала с другими медсёстрами. Про меня, наверное, ещё забористей высказывается. Я - не самый безропотный пациент.

Если бы Серёжа повёз меня на лечение в Германию, не пришлось бы всякие гадости выслушивать и хамство терпеть от разных там... Немецкие медсёстры наверняка себе лишнего не позволяют. Однако денег муж насобирал только на родную российскую клинику. И то... несколько лет из штанов выпрыгивал, ишачил без выходных и проходных. Но есть и свои преимущества. Процесс возвращения в мир нормальных людей не затянулся. Неделю в клинике, и сразу домой. Не то, что тогда, в последние денёчки советской власти, когда я благодаря собственной безмозглости и дурному характеру лишилась зрения. Вот уж навалялась на больничной койке - до пролежней. Вспомнить тошно.

Кстати, о "вспомнить". Не мешало бы напоследок, перед началом новой жизни, перебрать запасы, хранящиеся в памяти, вытряхнуть лишнее, чтобы дальше без тягостных воспоминаний с миром общаться, без застарелых обид и горечи. Близкие считают, беда смягчила меня, сделала покладистой. Но я подозреваю, что норов мой просто затаился до времени, пережидая затянувшийся неблагоприятный для него период. Есть в природе насекомые, которые в случае опасности используют данную богом способность к мимикрии, то есть прикидываются сухой веточкой или вялым листочком. До того умело притворяются, что и не отличишь. Вдруг и моя натура все эти долгие тёмные годы притворялась? Вдруг я и сама обманывалась на свой счёт?

Впереди целая ночь, которой, по идее, должно хватить на сортировку памятных эпизодов прошлого. Или не хватит? Ха! Золушка перед мешком с фасолью и чечевицей. Фасоль - направо, чечевицу - налево.

Всё ведь началось... Ну, да, с первого сентябрьского воскресенья последнего моего школьного года. Вот с него и начну. Поехали!

Всё началось с воскресенья, а воскресенье началось плохо. С полудня у нас торчали гости - папины сёстры с семьями. Вечно всем недовольные. Брюзгливые, поучающие весь мир.

Кто бы знал, как я не любила гостей. Любых. А уж этих особенно. Прямо не переносила. Поэтому открыто демонстрировала им своё дурное воспитание. Например, зевала, показывая пломбы на коренных зубах и не прикрывая рот рукой, чавкала за столом громко и смачно. Ещё хватала с общих блюд куски получше, не пользуясь вилкой. А так - руками хватала, притом грязными. Пусть полюбуются на мою неотёсанность.

Ага, ща-а-аззз... Словно назло мне, вопреки обыкновению гости показывали хорошие манеры, исходя из принципа "не тот невежлив, кто соус пролил, а тот, кто это заметил". Делали вид, будто не замечают моих выходок. Одна мама хмурила иногда брови и неодобрительно покачивала головой. Папа на меня вовсе не смотрел. Думали, наверное, мне стыдно будет за детские фокусы. Ни капельки. В шестнадцать лет вполне осознаёшь свои поступки или большинство из них. Как бы ещё схамить? Яблоки из вазы все понадкусывать или опрокинуть на стол керамическую мисочку с венгерским лечо?

Гости продолжали разорять уставленный закусками стол. Ранний обед грозил плавно перетечь в ранний полдник, затем в столь же ранний ужин. И нет никакой возможности удрать. Сиди за столом, жуй вместе с другими, мило скалься туповатым кузенам и кузинам, жди, пока гости насытятся, прорвы, музыку послушают, повоняют в адрес народа и правительства. Потом непременный чай с бисквитным тортиком и дефицитными по нынешним временам конфетами "Ассорти".

Настроение у меня портилось стремительно и качественно. Помогла маме помыть тарелки, вилки. Аж два раза. Интересно, сколько люди на халяву могут съесть, если их не ограничивать? И что после них останется нам? На дворе стоят вполне голодные времена. В магазинах шаром покати. Ничего не купишь. Можно доставать, но надо иметь знакомства и переплачивать.

Для папиных сестёр мама расстаралась, потратила уйму деньжищ у спекулянтов, закупая отсутствующие в магазинах продукты. Нет бы для собственной семьи. Семья перетопчется, всё лучшее - гостям. Никогда не понимала этой, выросшей на традициях, манеры: в повседневной жизни считать каждый кусок, жалеть денег на дефицит, чтобы к празднику накупить того же дефицита и накормить до отвала, но не свою семью, а гостей. Где логика, спрашивается? Тётки мои, кстати, не больно нас к себе приглашают, предпочитают к нам кататься. У нас де готовят отменно. Нет, ну видели?

О! Пошли сплетни про артистов. "Воспитанные" люди обычно говорили: побеседовали о политике, потом завели разговор об искусстве. Всё, терпение лопнуло. Плевать на приличия!

Мам, я звонить.

Мама охнуть не успела, а я уже вылетела из квартиры, в чём была, то есть в парадном прикиде, благо на улице тепло - почти лето. Всё же какой удобный предлог.

У нас не было телефона. Звонить мы ходили к соседям или на улицу, к булочной. МТС-овское начальство сначала обещало поставить телефон к московской олимпиаде. Я ещё по малолетству не догадывалась, что обязательно обманут. Город стремительно рос, номеров на всех не хватало. Потом поклялись приурочить долгожданную телефонную установку к съезду партии, но к какому именно - не уточнили. Теперь на дворе вовсю шли перестроечные времена, начальству стало не до народа, из кресел бы не вылететь, перестраиваясь. Ладно, мы не гордые.

Выскочила на улицу, облегчённо выпустила из лёгких воздух. Свободна! Тра-ля-ля. Что, если и впрямь позвонить? Подружке по летнему лагерю, в который обе ездили много лет. Она на три смены, а я всего лишь на вторую, что не мешало нам поддерживать отношения в городе. Наташка умная, знает много, с ней интересно. Она выслушает мои стенания по поводу уродов-родственников, не перебивая. Ещё и определение для них какое-нибудь хлёсткое подыщет.

Да-да, конечно: время мчится шустро,

Но до сих пор загадочная люстра

В театре давнем гаснет не спеша,

И замирает детская душа.

Да-да, конечно: зыбкость, скоротечность.

Но занавес ползет по сцене вечность,

И я со сцены не спускаю глаз

Горящих. Я в театре в первый раз.

Героя звать Снежок. Он - негритенок.

А янки негров мучают с пеленок.

Бинокля я не выпущу из рук.

Идет счастливой памяти настройка.

Ах, жизнь, ты ненадежная постройка:

То пропадает видимость, то звук.

Девочка посыпает солью обледеневшие ступени маленькой прибалтийской гостиницы и поет. Она катается на одной ножке там, где еще не посыпано. Русые волосы рассыпаются, закрывая лицо, когда она наклоняется над ведерком.

«Алена, тебе не холодно в одном свитере?» - ее мать, дежурная по этажу, кричит в форточку. Какое там холодно. Ей в самый раз. Скользя и напевая, она занимается прекрасным делом: создает устойчивость, точку опоры. Запустила тонкую руку в ведро, достала пригоршню соли, посыпала ступеньку - вот и почва под ногами. Мои дети с азартом скользят по еще не посыпанному льду. Алена спешит туда же, разбрасывая соль. Они перебегают на новое место. Она за ними.

Все визжат и падают, сшибая друг друга.

В детстве все - опора, любая мелочь: старый застиранный бабушкин фартук, который она, кажется, и на ночь не снимает; оранжевый абажур с длинной, грязной бахромой; кнопка звонка, до которого дотянешься, только трижды подпрыгнув. Все это - та же соль, создающая устойчивость.

Родина моя - Большая Полянка. Наверное, никогда не забуду свое исходное положение в пространстве: Большая Полянка, дом 10, квартира 2. Родина моя - купола, «Ударник», Москва-река, Ордынка, Якиманка. На Якиманке жил наш городской сумасшедший по кличке Груша. У него была вытянутая продолговатая голова и странная манера приседать через каждые несколько шагов. Он шел торопливой подпрыгивающей походкой и вдруг садился на корточки и озирался со счастливой улыбкой. Так, приседая, он добирался до магазина. Послевоенный магазин - костыли, палки, культяпки, хриплые голоса, орущие дети. А возле прилавка безмятежно сидящий на корточках Груша. И никто его не гнал, не бранил. Магазин назывался «инвалидный». В него стекались инвалиды со всей округи. Но я была уверена, что он звался «инвалидным» потому, что по обеим сторонам прилавка стояли однорукие скульптурки мальчика и девочки. У каждой на локте уцелевшей руки висела корзинка с фруктами. И оба, слегка откинув голову, любовались тем, что держала некогда существовавшая рука. Очередь, духота - все мне было нипочем, потому что я как зачарованная глядела на гипсовых детей.

Мне казалось непостижимым, что такие нарядные и красивые, они - калеки, инвалиды, как те, что, стояли рядом со мной на костылях и культяпках. Не дико ли, что я жалела не живых убогих, которыми кишмя кишел мой тогдашний мир, а безвкусных раскрашенных кукол и утешалась лишь тем, что мысленно возвращала им руки, а в руки давала все, что могла вообразить, - виноградную кисть, яблоко, кулек любимых конфет-«подушечек».

Хорошо было сосать «подушечку» и не спеша проходными дворами возвращаться из магазина к своему серому четырехэтажному дому. Вот он: два окна на первом этаже, котельная под окнами. Едва я входила в квартиру, передо мной вырастала толстая, неряшливая соседка с вечным полотенцем вокруг головы. «Ларочка, не хлопай дверью. Ты же пионэрка, а у меня мигрэнь», - плачущим голосом говорила она.

Туберкулезный муж ее походил на тень. Лицо его было столь узким, что казалось лишенным фаса. Как ни погляди - профиль: запавший глаз, темное подглазье, худая фиолетовая щека. Я засыпала и просыпалась под его шарканье, кашель и кряхтенье. Мне казалось, что я с ним как-то таинственно связана, потому что из-за него меня постоянно таскали на пирке и называли «бациллоносителем».

Их дочка Верочка, инвалид от рождения, нежно меня любила и, едва заслышав мои шаги, громко и требовательно звала к себе в комнату. Эта Верочка, тридцатилетнее существо с белыми младенческими конечностями и блуждающей улыбкой, была прикована к инвалидному креслу. Когда я входила, она пыталась сосредоточить на мне свой плывущий взгляд и принималась расспрашивать, шепелявя и брызгая слюной: «Ну как ты учишься? Хорошо? Правда хорошо? Ты умная, ты хорошая девочка».

От Верочки пахло молоком, как от младенца, и затхлостью, как от ветоши.

Идиотка Верочка, туберкулезный отец ее, заплеванный туалет, засиженная мухами лампа на кухне - исчезни хоть что-нибудь из этих жутковатых вещей, и образовался бы, наверное, пробел, зиянье. Любая нелепость, любое уродство быта, существующее изначально, становятся приметами устойчивого, незыблемого мира.

Долгий зимний вечер. Золоченые бронзовые часы на буфете отбивают каждые полчаса. Сколько себя помню, помню и эти часы с фигуркой женщины, склоненной над книгой: изящная головка с пучком бронзовых волос на затылке, бронзовые складки длинного платья, бронзовые страницы книги. Бабушка штопает, а я пытаюсь нарисовать мертвую царевну в хрустальном гробу. Мне никак не удается положить ее в гроб, от огорчения пощипывает в носу и хочется плакать.

Недели за две до Нового года мы с бабушкой начинали делать игрушки для елки. Бабушка варила клей, доставала рулоны цветной бумаги, приготавливала ножницы, и мы принимались за дело. Я была нерасторопна и медлительна. Бабушка, потеряв терпение, отнимала у меня клей и ножницы и сама принималась за дело. Мне же давалось какое-нибудь незамысловатое поручение: складывать готовые игрушки в коробку, выбрасывать обрезки. Но все равно мне было хорошо. Единственное, что иногда заставляло меня внутренне сжиматься, - это страх, что бабушка рассердится на меня за мою непонятливость. Она сердилась бурно, начинала кричать и швырять все, что попадало под руку. «Фашистская девчонка, - кричала она, и губы ее прыгали. - Ух-х-х, фашистская девчонка». Особенно часто такое случалось, когда я оставляла что-нибудь на тарелке несъеденным или когда не могла решить задачку. Но если мы проводили вечер мирно, я была счастлива.

За новогодними игрушками бабушка забывала время. Часы, пошипев, отбивали девять, потом десять вечера. Глаза мои слипались. Дедушка дремал на диване, прикрыв лицо газетой, которая слегка поднималась и опускалась от его дыхания. Мне хотелось, чтобы вечер никогда не кончался. Но предстояло тоже только хорошее. Новый год, особенный, загадочный и счастливый праздник. Мама и бабушка подновят мой прошлогодний костюм: нашьют новую вату на корону, наклеят блестки на старый бархатный мамин халат, и я снова буду Снегурочкой. Я буду танцевать под елкой какой-нибудь импровизированный танец, когда раздастся пугающе громкий стук в дверь и появится Дед Мороз в длиннополом одеянии с ватным воротником и в шапке, закрывающей пол-лица. «Шолом алейхем, дорогие, с Новым годом, - скажет он. - Шолом алейхем, внученька, дай мне бусинку».

«Дай мне бусинку», - говорил дедушка, когда хотел поцеловать меня. Он наклонялся ко мне и целовал осторожно, бережно, будто боялся кольнуть своими усами.

А еще были праздники, которые мама устраивала для нас двоих. Вдруг среди недели почти круглосуточной работы у нее случался свободный день, короткая передышка, которая называлась «отгул». Для меня это звучало как «прогул», да и означало прогул, потому что в такой день мама разрешала мне не ходить в школу. Мы уже накануне строили планы на завтра. Наступало завтра. Сквозь сон я слышала, как щелкал дверной замок. Значит, мама ушла на рынок. Ранний поход на рынок сопровождал все наши праздники. В такой нерабочий день мама, встав пораньше, накидывала пальто и бежала на рынок. Возвращалась она с чем-нибудь особенным в зависимости от сезона: с баночкой варенца, подернутого коричневой пленкой, с пучком редиски, с букетом сирени или мимозы. Начинался разбор сумок, поиски вазы для цветов, мытье овощей. Я любила мыть редиску. Мне нравилось катать ее между пальцами под струей воды и смотреть, как она становится красной и яркой. Завтрак - миска свежего салата. На пианино - свежий букет. И это только начало дня. А дальше радостные торопливые сборы. Предстоял поход в кино или театр на утренний спектакль. Мама любила безудержное веселье: если кино, то два фильма в день. Если театр, то потом кино или гости. Коловращение, зрелище, шум. К нам приходило много людей. Летом они входили прямо через окно: спрыгнут с низкого подоконника - и в комнате. Накурено. Несколько пепельниц на полу, возле чьих-то ног. Кто-то наигрывает на пианино «цыганочку», а мама, рыжеволосая, в легком пестром платье, плывет по комнате, раскинув руки и подергивая плечами. Иногда она склоняется к кому-нибудь из сидящих и, заглядывая в глаза, притоптывает на месте. Смех, шутливые поцелуи.

Жанр: литературная сказка

Главные герои сказки "Что у нас во дворе" и их характеристика

1. Двор. Старый, милый, любимый.

1. Дом-корабль
2. Мухомор-великан
3. Тополь
4. Качели
5. Клумба
6. Песочница
7. Фонари

1. Наш дом большой и похож на корабль, из-за телевизионных антенн.
2. Во дворе стоит мухомор, который не растет когда идет дождь, и тополь.
3. Качели скрипят, как корабельные снасти, а цветы на клумбе похожи на бабочек.
4. В саду стоит домик на тонкой ножке, в котором живет скворец.
5. В песочнице строят замки из песка.
6. А один фонарь похож на аквариум, в котором плавает золотая рыбка.

Чему учит сказка "Что у нас во дворе"
Сказка учит любить свой дом, свой город, свою Родину. Учит видеть красоту природы, учит воображать и фантазировать. Учит радоваться жизни.

Отзыв на сказку "Что у нас во дворе"
Мне очень понравилась эта милая и добрая сказка. И пусть мой дом не похож на описанный в сказке, но он ничуть не хуже. Эта сказка заставила меня по-новому посмотреть на свой собственный дом.

Пословицы к сказке "Что у нас во дворе"
Лучше дома своего, нет на свете ничего.
В каждой избушке свои игрушки.
Хорошо тому, кто в своем дому.
Родной край - сердцу рай.
Одна у человека мать, одна у него и Родина.

Читать краткое содержание, краткий пересказ сказки "Что у нас во дворе"
Наш дом большой, с белыми стенами и розовой крышей. А на крыше стоят как мачты телевизионные антенны.
Во дворе стоит мухомор-великан с красной шляпкой. Под ним хорошо сидеть, только грустно, что в дождь растет все вокруг, а этот мухомор не растет.
Стоит во дворе тополь, который в дождь плачет, а в ветер смеется. И весной с него пух летит.
Есть во дворе качели, на которых дети качаются. А однажды к ним подошел дедушка и стал слушать, как скрипят качели. Дедушка был моряк, и этот скрип напоминал ему скрип корабельных снастей.
Есть во дворе клумба. На ней большие цветы головками качают, а маленькие лепестками машут, как бабочки. Поймаешь такую бабочку, а у нее зеленые ножки в землю уходят. И хорошо, что эти бабочки никуда не улетают, а то двор бы опустел.
Есть во дворе сад, а в нем домик на тонкой ножке. В домике живет скворец и все лето поет, а осенью улетает. И тогда ножка грустно плачет.
Есть во дворе песочница, в которой дети строят замки. Но если посадить в такой замок котенка, он его разрушит, собачка - рассыплет, а потому живет в этом замке оловянный солдатик.
Есть во дворе фонари. Один высокий как жираф, а второй похож на сундучок, а по ночам на аквариум. Когда идет снег, кажется что в нем плавает золотая рыбка.

Рисунки и иллюстрации к сказке "Что у нас во дворе"

Вопрос знатокам: Или подскажите, где можно скачать.

С уважением, Татьяна

Лучшие ответы

Дарья Хазова:

мои любимые книжки! =)
что-то и правда нет в Инете детских сказок.. .
вот нашла только в книжном:
.ozon /context/detail/id/2408827/

Видео-ответ

Это видео поможет разобраться

Ответы знатоков

Настасья Радужка:

Добрые сказки сделают этот мир добрее! С одним очень маленьким медвежонком часто происходили всякие смешные вещи. Он даже решил завести дневник, чтобы потом, повзрослев, читать про свои приключения и смеяться. Вот так и появились истории о том, как медвежонок догонял солнышко и случайно испугал крокодила. А еще вы можете узнать, что случится, если целый день выдувать мыльные пузыри. Удивительные и прекрасные сказки Геннадия Цыферова с иллюстрациями Виктора Чижикова — настоящий подарок для родителей и самых впечатлительных малышей. Читайте их утром, днем, обязательно вечером, — и вам всегда будут сниться яркие, теплые, солнечные сны.

В этой сказке говорится о том, как маленький медвежонок делает свои открытия о том, что происходит в его лесу, на речке, в окружающем его мире. Сказка учит, что мир очень разнообразен и интересен, что детство — это время, когда познают мир. Это важно не только для медвежонка, но и для каждого ребенка.

Евгения Пименова:

Бианки «Чей нос лучше». Чета вообще ниче в голову не приходит

Татьянка:

Вот список художественных произведений, в названиях которых есть вопрос:

Балинт, А. Гном Гномыч и Изюмка [Текст] : сказки: для дошк. возраста / А. Балинт; пер. с венг. Г. Лейбутина; худож. В. Г. Сутеев. - М. : АСТ: Астрель: Планета детства, 2001. - 71 с. : ил. - Из содерж. : Чей Фадей? ; Где этот Фадей?
Берестов, В. Д. Как найти дорожку: сказки / В. Д. Берестов; худож. А. Коровин. - М. : Детская литература, 1980. - 16 с. : цв. ил. - (Мои первые книжки)
Бианки, В. В. Сказки из леса [Текст] /В. Бианки; худож. Т. Капустина. - СПб. : Каро, 1996. - 64 с. : цв. ил. - Из содерж. : Сколько у кого детей.
Бианки, В. В. Чей нос лучше? [Текст] : рассказы и сказки: для сред. шк. возраста / В. Бианки; авт. предисл. С. Сивоконь; худож. В. В. Бастрыкин. - М. : Детская литература, 2001. - 220 с. : ил. - (Школьная библиотека) . - Из содерж. : Где раки зимуют; Как муха медведя от смерти спасла; Чей нос лучше? ; Чьи это ноги?
Брызгалов, А. С. Как комары стали маленькими [Текст] / А. Брызгалов; худож. Е. Д. Петрова. - М. : Гриф-Фонд, 1993. - 12 с. : цв. ил. - (Сказки джунглей и саванн) .
Брызгалов, А. С. Кто будит джунгли по ночам [Текст] / А. Брызгалов; худож. Е. Д. Петрова. - М. : Гриф-Фонд, 1993. - 12 с. : цв. ил. - (Сказки джунглей и саванн) .
Киплинг, Р. Маугли [Текст] : повесть, сказки / [пер. с англ. К. И. Чуковского и др. ; худож. : С. Бабкина, О. Бабкин] . - М. : Оникс, 1999. - 384 с. : ил. - (Золотая библиотека) . - Из содерж. : Как леопард получил свои пятна; Как краб играл с морем; Как было написано первое письмо; Откуда у кита такая глотка; Откуда у носорога шкура; Откуда взялись броненосцы; Отчего у верблюда горб.
Козлов, С. Г. Ежик в тумане [Текст] : сказки / С. Козлов; худож. А. Р. Гардян. - М. : ОНИКС 21 век, 2003. - 64 с. : ил. - (Библиотека детской классики) . - Из содерж. : Это чей холм?
Кургузов, О. Ф. День рождения вверх ногами [Текст] : рассказы и сказки: для мл. шк. возраста / О. Кургузов; худож. В. Л. Гальдяев. - М. : Дрофа, 2001. - 80 с. : ил. - (Сказки нашего двора) . - Из содерж. : Сухопутный или морской? ; Кто на кого похож.
Михалков, С. В. Почему мыши котов не обижают: басни и сказки / С. В. Михалков; худож. С. И. Бордюг. - М. : Стрекоза-Пресс, 2003. - 63 с. : ил. - (Библиотека школьника)
Родари, Дж. Пестрые сказки [Текст] : для мл. шк. возраста / Дж. Родари; пер. с итал. И. Г. Константиновой, Л. М. Тарасова; худож. В. А. Дмитрюк. - Петрозаводск: Карелия, 1991. - 231 с. : ил. - Из содерж. : Какие бывают ошибки; Как путешествовал Джованнино по прозванию Бездельник.
Сутеев, В. Г. Кто сказал «Мяу» ? [Текст] : сказки: для дошк. и мл. шк. возраста / В. Г. Сутеев. - М. : РОСМЭН, 1998. - 134 с. : ил.
Сутеев, В. Г. Палочка-выручалочка [Текст] : сказки: для дошк. возраста / В. Г. Сутеев. - М. : РОСМЭН, 1999. - 120 с. - (Детям) . - Из содерж. : Это что за птица?
Усачев, А. А. Оранжевый Верблюд [Текст] : сказки / А. Усачев; худож. И. Олейников. - М. : Дрофа, 2002. - 96 с. : ил. - (Сказка за сказкой) . - Из содерж. : На чем держится Земля?
Усачев, А. А. Тигр в клеточку [Текст] : сказки / А. Усачев; худож. Е. Костина. - М. : Дрофа-Плюс, 2007. - 96 с. : ил. - Из содерж. : Кто сделал лужу?
Цыферов, Г. М. Как лягушонок искал папу [Текст] : сказки и маленькие сказочки, сказочные истории, рассказы, повесть / Г. М. Цыферов; [худож. : А. М. Савченко, М. Рудаченко, Г. А. В. Траугот] . - М. : АСТ; Пушкинская библиотека; Астрель, 2005. - 366 с. : ил. - (Внеклассное чтение) . - Из содерж. : Как лягушки чай пили; Что у нас во дворе?
Шим, Э. Ю. Рассказы и сказки о природе [Текст] / Э. Ю. Шим; худож. : Н. Салиенко, Е. Подколзин. - М. : Стрекоза-Пресс, 2005. - 64 с. : ил. - (Библиотека школьника) . - Из содерж. : Как поют птицы.